Ужас в городе - Страница 127

К оглавлению

127

Один из угонщиков все же оторвался от дела, хмуро поглядел на него снизу. Личико маленькое, свекольного цвета.

– Тебя не спросили. Проваливай, пока цел.

– Так это же моя машина. Почему я должен проваливать?

Мальчишка поднялся на ноги, двое других по-прежнему пыхтели над колесом, будто ничего не случилось.

– Точно твоя?

– Ну а чья же еще?

– Покажь документы.

Что-то с этим пареньком и с двумя другими неладно, но Егору недосуг было разбираться: Анечка мерзла в одиночестве у каменной тумбы. Позволить себе слишком резкие телодвижения он тоже не мог, она наверняка за ним наблюдала. Нельзя ее пугать.

– Пацаны, не доводите до греха, убирайтесь по-хорошему.

Один из пареньков, трудившихся над колесом, злобно вскрикнул:

– Вот сучий потрох, резьба срывается! Палец порезал.

– А ты не спеши, – посоветовал ему приятель. – Не с такими тачками управлялись.

Мальчишка со свекольной рожицей, гнусно ухмыляясь, сказал Егору:

– Документов нет, значит, не твоя. Будешь базланить, Гарика позовем. Он тут неподалеку. Мы же не сами по себе. Гарик объяснит, где можно ставить тачку, где нельзя. Порядок для всех единый.

"Всякому терпению есть предел", – решил Егор.

Он словил маленького наглеца за ворот куртки, немного потряс и отвесил плюху, которая донесла бедняжку аж до автобусной остановки. Потом нагнулся, ухватил двух тружеников-малолеток за шкирки и волоком по газону дотащил до спуска в неглубокий овраг, куда и отправил одного за другим. Что еще он мог им предложить?

Анечку застал в том же положении, в каком оставил.

Прислонившись к тумбе, она, казалось, что-то нашептывала сама себе с полузакрытыми глазами. Он обнял ее за , плечи, бережно довел до машины…

В номере Анечка вздохнула с явным облегчением, лицо на миг прояснилось. Это была не улыбка, но какое-то слабое подобие интереса к жизни.

– Можно я лягу, Егор?

– Чайку не хочешь попить? С пирожными, с шоколадными конфетами?

– Нет.

– Тогда в ванную, и никаких отговорок.

– Зачем? – испугалась Анечка.

– Как зачем? Все девушки на ночь подмываются.

И потом – горячая вода, мыло, голову помоешь, – сразу станет лучше.

Аня надула губки, сопротивляться у нее не было сил.

Он наполнил ванну, вбухал туда пузырек какого-то необыкновенного французского бальзама, пустившего по воде облака нежной, розовой пены; помог Анечке раздеться и поддерживал ее, пока она переступала край жемчужной раковины и усаживалась в ароматное облако.

На упругом, стройном, с золотистой кожей теле не заметил следов побоев и даже точек от уколов не обнаружил, что было странно.

Анечка ничуть не стеснялась своей наготы, его прикосновения ее не смущали, она в ванне, поудобнее устроившись, попыталась задремать. Егор намылил большую синюю поролоновую губку и начал осторожными, круговыми движениями растирать ее спину, массируя, захватывая поочередно позвонок за позвонком. Анечка свесила голову на грудь, утопив груду пепельных волос в воде, и не издала ни звука, но он чувствовал, что ей приятно.

Увы, надолго его не хватило. Внезапно острый, кинжальный приступ желания сковал мышцы, и он, бросив губку, опустился на белую табуретку, задыхаясь, почти ослепнув. Чтобы прийти в норму, вызвал к жизни видение далекой лесной хижины, старика учителя, сидевшего с трубкой на крылечке, и наконец улыбнулся, заметив вылетевшего из кустов Гирея, бешено, как пропеллером, вертящего хвостом.

Открыл глаза: Анечка так и сидела, опустив голову, укутанная космами волос, как ширмой.

– Эй, – позвал Егор. – Ты спишь?

– Нет, – глухо, как из ямы.

– Тебе хорошо?

– Да.

– Ничего не болит?

– Нет.

Со второго раза все-таки вымыл ее всю и не поддался искушению, за что мысленно себя похвалил. Но сердце щемило, ох как щемило! Напоследок промассировал розовые и неожиданно твердые ступни куском пемзы.

Потом ополоснул Анечку под душем, стараясь не прикасаться к сокровенным местам, укутал в голубую махровую простыню и отнес в спальню. Уложил, подбил повыше подушку, укрыл одеялом. Отступил на шаг, присмотрелся, остался доволен результатом.

– Ты очень красивая, – сказал убежденно. – Ты самая красивая женщин? каких я только видел. Включая и в кино.

Загадал, если улыбнется, то… Она не улыбнулась, безмятежно разглядывала противоположную стену, от которой ее силком оторвали на несколько часов. Егор спросил:

– Что ты хоть там видишь-то, скажи? Может, чего интересное? Знаки судьбы?

– Нет.

– Не передумала насчет чая?

– Нет.

– Хочешь поспать?

– Да.

Он погасил верхний свет, оставил мерцающую елочку ночника на полу. Пожелал спокойной ночи. Она не ответила. Так они всегда прощались на ночь. И все же он решил, что сегодня удачный день. Первое: несколько раз (пять или шесть) Анечка произносила, и без всякого напряжения, длинные, осмысленные фразы.

Второе; не окостенела и не потеряла сознания, когда на стоянке из темноты на них выскочил Гена Пескарь.

И третье: помылась с удовольствием и даже покряхтывала, как маленькая старушка, когда он слишком сильно нажимал на губку. Егор не сомневался, что дело неуклонно, хотя и туго, шло к неминучему выздоровлению, что бы ни молол языком профессор-палач.

Главное, поскорее увезти ее из Москвы. Жакин в два счета поставит ее на ноги. Там, на природе, среди гор и лесов, окруженная нормальными людьми, она через день сама запоет, как птичка, не понадобятся никакие лекарства. С умильной улыбкой Егор представил живописную группу – мудреца Жакина, неутомимого охотника Гирея, юную изумительную девушку, в восторге хлопающую в ладошки, и себя, благожелательно наблюдающего за ними со стороны.

127